Илья Кабаков — единственный художник российского происхождения — мировая величина в современном искусстве. Впрочем, в последнее время Кабакова все чаще называли американским (после отъезда из страны в 1988 году он редко бывал в Москве и в России, а с 2008 года не приезжал и не контактировал с российской художественной средой), украинским (поскольку он родился в Днепропетровске) и еврейским художником (по этому принципу работы Кабакова приобретает миллиардер Вячеслав Кантор — в его частном музее МАГМА хранится работа 1982 года «Жук», проданная в 2008 году на лондонском аукционе Phillips de Pury за £2,9 млн (почти $6 млн), что составляет актуальный мировой рекорд цены на работу современного художника постсоветского пространства).
Безусловное мировое влияние и заслуга Ильи Кабакова и его соавтора с 1990-х годов, жены Эмилии Кабаковой в том, что они смогли с помощью тотальных инсталляций (особый жанр современного искусства, изобретенный Кабаковыми) рассказать о мироощущении советского человека. Используя поэтику коммунальных квартир, сортирных лабиринтов, лагерной нищеты, художник наполнял их голосом свободного, ироничного, независимого героя, даже если для обретения этой свободы духа ему приходилось умирать в больнице или улетать в космос через дыру в потолке своей комнаты. Сила этого высказывания оказалась столь мощной, что его безошибочно воспринимали зрители во всем мире, независимо от страны проживания, пола, национальности, религии, уровня жизни, профессии и годового дохода.
Успеху Кабакова как художника способствовало его личное обаяние и ирония. Лучшим комментатором и интерпретатором работ Ильи Кабакова всегда оставался сам Илья Кабаков. Появление «тотальной инсталляции» он объяснял так: «Если обратиться к разнице художественных принципов у нас и на Западе, ее можно сформулировать так: если на Западе выставляется «объект» как главное действующее лицо, а «пространства» вообще не существует, то «мы», возможно, должны, наоборот, выставлять «пространство», а уже потом помещать в него предметы. Это и теоретически, и практически приводит к необходимости создания особого вида инсталляции — инсталляции «тотальной».
Прежде чем сформировались пелевинские и сорокинские миры, в Москве 1970-х открылись миры Кабакова. Художники его круга собирались в мастерской в чердачном пространстве бывшего доходного дома страхового общества «Россия» на Сретенском бульваре. Облик своей студии, в которой он работал с 1967 года до отъезда из России, Кабаков описывал так: «Почти 30 лет я просидел у себя на чердаке. Я уходил из дома рано и уже в восемь часов (час езды на машине или на метро) поднимался на свой чердак, в мастерскую. Проходил мимо помойных и мусорных ящиков у ворот, через внутренний двор, грязный, засыпанный хламом и пылью летом и мокрым, тающим, тоже грязным снегом зимой, и поднимался по черной лестнице (с черного хода), на каждой из площадок которой, пока я забирался на пятый этаж, встречали меня по два ведра с мусором и с объедками…Наконец я на последней, чердачной площадке. Она тоже вся завалена старой дрянью: старый дубовый кухонный шкаф с точеными колонками, огромные кровати, этажерка, гигантское разбитое зеркало в резной раме. Потрясенный красотой некоторых предметов, я затаскивал их к себе в мастерскую и пользовался ими: столами, стульями, старым диваном».
Там, на сретенском чердаке, за застольными разговорами под абажуром, сделанным из нижней юбки жены художника Виктории Мочаловой, и возник комплекс художественных идей, которые философ Борис Гройс назовет «московским романтическим концептуализмом». В круг московских романтических концептуалистов в разные годы входили художники и поэты Андрей Монастырский и группа «Коллективные действия», Эрик Булатов, Виктор Пивоваров, Дмитрий Пригов, Лев Рубинштейн, Андрей Филиппов, Никита Алексеев, Вадим Захаров, Павел Пепперштейн.
Один из часто используемых приемов Ильи Кабакова — создание произведений от лица вымышленных персонажей — потом использовали и другие художники круга московских концептуалистов. Впервые выдуманные авторы появились в серии альбомов «Десять персонажей» в 1970–1975 годах. Свои альбомы Кабаков сравнивал с площадным театром, где «при свете дня зритель был свободен наблюдать за действием и одновременно оценивать его». В случае альбомов у зрителей есть возможность самим перекладывать листы, то есть самим распоряжаться временем этого представления.
Использование бюрократических текстов, лозунгов, приказов, детских стихов — еще одна важная черта в работах Кабакова и круга московских концептуалистов. «Этот текст, о котором заведомо известно, что он ни к кому не обращен, ничего не означает, ничему не соответствует, тем не менее очень много значит «сам по себе». Этот текст пронизывает всю нашу жизнь, все здесь или говорят, или пишут, все пронизано текстами — инструкциями, приказами, призывами, объяснениями, так что мы можем нашу культуру назвать по преимуществу воспитательной, дидактической», — объяснял художник.
В фильме «Черный квадрат» 1988 года, снятом искусствоведом и куратором Ольгой Свибловой, Кабаков говорит, что его искусство возникло как попытка бегства в другую реальность. Как вспоминает Свиблова в разговоре с Forbes, впервые она увидела кабаковские альбомы в 1983 году в мастерской художника на Сретенке: «Илья Кабаков стал показывать свои альбомы, парящих ангелов, пустоту, смыкающуюся вокруг. Реальность растворилась. На рассвете я шла домой, пространство вокруг меня концептуально изменилось, поделившись на кабаковщину и реальность».
В 1993 году Илья Кабаков создал проект для павильона СНГ на Венецианской биеннале современного искусства. Успешный в Западной Европе и Америке художник вместе со своим галеристом Петером Пакешем при поддержке бизнесмена Альберто Сандретти принял на себя все расходы по созданию выставки «Красный павильон». Полуразрушенный павильон 1914 года создания был превращен в строительную площадку: пройдя по полутемному залу, посетители попадали на балкон, а оттуда в сад, где стоял маленький, почти игрушечный фанерный «Павильон СССР». Его украшали розовые флаги, серп и молот, а с крыши звучал саундтрек композитора Владимира Тарасова, в котором были использованы звуки первомайских демонстраций и бравурных маршей. Кабаков переосмыслял образ всей страны, лежащей в руинах, переживающей слом всего старого. За этот взгляд на национальную самопрезентацию художник получил одну из наград биеннале — Почетное упоминание жюри.
Леонид Бажанов, искусствовед, руководитель отдела ИЗО Министерства культуры, пригласивший в 1993 году Кабакова к участию в выставке в национальном павильоне в Венеции, уверен, что достаточного понимания и продвижения искусства Кабакова в России не произошло до сих пор. «Были выставки в крупнейших национальных музеях, в Эрмитаже, в Третьякове, однако я убежден, что искусство Кабакова в России еще ждет своего часа», — сказал Леонид Бажанов Forbes.
Началом возвращения в Россию, первой выставкой Ильи и Эмилии Кабаковых стал «Случай в музее и другие инсталляции» в Главном штабе Эрмитажа, организованный музеем совместно с фондом Гуггенхайма при поддержке коллекционера и мецената Стеллы Кесаевой в январе 2004 года. «Мой личный путь в современном искусстве начался во многом благодаря творчеству Ильи Кабакова и выставке «Дворец проектов», которую я увидела в 2003 году в Бохуме, в Германии. Во многом эта выставка перевернула мои взгляды, вкусы и представления. Затем мне посчастливилось сделать первую в России после эмиграции Ильи и Эмилии Кабаковых выставку в Эрмитаже, — рассказала Forbes Стелла Кесаева. — Он был гениальный художник. Светлая ему память».
Осенью 2004 года в пространстве галереи Stella Art Foundation в Москве прошла выставка «Мой Кабаков». Куратор выставки, искусствовед, галерист Сергей Попов объединил московских концептуалистов разных поколений, учеников Ильи Кабакова и художников, которые не относятся к этому кругу, от Дмитрия Пригова, Юрия Альберта, Андрея Монастырского, Игоря Макаревича, Александра Пономарева до Анатолия Осмоловского, Константина Батынкова и Константина Звездочетова. Константин Батынков, например, создал серию рисунков тушью «Кабаков с нами», где художник представлен как добрый гений русского искусства. «Он собирает хворост для башни Николая Полисского, согревает синие носы Вячеслава Мизина и Александра Шабурова и привозит Олегу Кулику заграничный собачий ошейник», — сообщал каталог выставки.
«Хотя Илья Кабаков с 2008 года не был на связи с московским окружением, значение его фигуры для современного русского искусства так велико, что диалог, который шел до отъезда, не прерывался, — говорит Forbes искусствовед, глава отдела новейших течений Третьяковской галереи Ирина Горлова. — Современные художники так любили, ценили Кабакова, соперничали с ним, ревновали к его славе, боролись с его гегемонией, что так или иначе постоянно обращались к нему в своем творчестве».
